1997_2 |
Александр Буряк
Мышление против
традиции
1
Tоталитарность архитектурного мышления в ХХ веке — вовсе не порождение
большевизма или фашистских режимов, вернее, не исключительно их
порождение. Тоталитарность изначально присуща модернистскому
художественному мышлению, и архитектурное образование в Европе в период
между мировыми войнами, в течение двух десятилетий с 1920 по 1940 годы,
в полной мере испытало на себе его воздействие этой тоталитарности.
Тоталитарность архитектурного модернизма вытекает из его техницизма, из
сайентистской и позитивистской методологии, с первых шагов ╚Современного
движения╩ стремившейся уподобить архитектурное творчество инженерному
конструированию. На этом прямо настаивал Луис Г.Салливен, а русские
модернисты 20-х гг. — и рационалисты АСНОВА, и конструктивисты ОСА —
развили эту программу, дополнив ее требованием ╚лабораторной работы╩ с
формой, функцией и конструкциями, нацеленной на формирование научной
основы новой архитектуры как блока технических и естественных дисциплин.
2Обрушиваясь
на конструктивистов за техницизм и плоский утилитаризм, один из лидеров
╚рационализма╩ Н.Докучаев в то же время пишет: ╚Архитектура должна
перестать быть анархией индивидуалистических вкусов, толкований и
чувствований, она должна стать научной ценностью, отчетливо выяснившей
свои законы композиции и конструктивные принципы организации
архитектурных форм и пространства (подобно искусству музыки). Эти основы
архитектуры должны отчетливо сочетать в себе как формальную, так и
общественно-идеологическую и материальную стороны, из которых слагается
каждая архитектурная форма. Для этого архитектурное образование должно
быть широко поставлено как в отношении изучения
общественно-экономических и технических дисциплин, так и в отношении
дисциплин художественных, базирующихся на биологических и
физиологических основах нашего восприятия видимого. ...Эти мысли были
сформулированы в новом психоаналитическом методе изучения искусства
архитектуры. В основу метода был положен экспериментальный анализ
свойств и качеств архитектурной формы и формальных архитектурных
принципов и законов╩ [2, 206-207].
3Это,
в сущности, тот же сайентизм (и, соответственно, техницизм), что и у
Гинзбурга: архитектурное формообразование должно стать технической
дисциплиной, основанием которой является фундаментальная теория
естественнонаучного типа.
╚Конструктивистский╩ пафос научно-инженерной методологии был силен
настолько, что призывы к онаучиванию и технизации художественного
раздавались даже в стане литературоведения: ╚...конструктивизм
становится на гребень гигантской волны энергетического подъема и
небывалого роста техники. Отсюда конструктивизм перекликается со многими
родственными явлениями культуры в самых различных областях. ... через
конструктивизм брезжит возможность морфологического, методологического
сближения науки и искусства и, в частности, поэзии. Гётевская мечта —
единство поэзии и науки — ходом культуры теперь вновь и вновь
выдвигается под самыми различными именами и в самых различных областях╩
[3, 193].
4Совершенно
аналогичную линию в Германии проводили идеологи Баухауза в Дессау, среди
которых, кстати, были весьма влиятельны деятели и идеи русского
авангарда. В сущности, подобной же квазинаучной доктриной была и
концепция ╚неопластицизма╩ Пьета Мондриана, положенная в основу
деятельности голландской группы ╚De Stijl╩ — третьего влиятельнейшего
центра европейского архитектурно-художественного авангарда.
Научные законы, которые надлежало открыть и положить в основание
продуктивных методов новой архитектуры, мыслились как универсальные и
вечные, — т.е. именно как тотальные. Понятно, что этот подход не
оставлял места ни профессиональной традиции, которая объявлялась
безнадежно устаревшей технически, ни ценностям историзма, который
отвергался, исходя из принципиальных этических и эстетических установок
модернистской доктрины. Естественным следствием этих же установок явился
интернационализм ╚Современного движения╩, склонного учитывать
национальные или региональные особенности архитектуры лишь в меру
разницы климатических условий, характера местных строительных материалов
и уровня технико-экономического развития.
5В
стратегии и тактике ╚борьбы за новую архитектуру╩ модернистские
направления, в силу логики принятого подхода, действовали точно так же,
как тоталитарные политические движения и партии. Это совпадение тем
более естественно, что в базовых идеях архитектурного модернизма
определенно были многочисленные созвучия с идеалами социализма, как их
описывает, например, Фридрих Хайек: ╚... люди, гордясь выстроенным ими
миром, как если бы он был создан по их проекту, и упрекая себя за то,
что не спроектировали его получше, вознамерились приступить именно к
последнему. Цель социализма состоит в том, чтобы полностью перестроить
наши традиционные нормы морали, права и языка, и на этом основании
искоренить прежний порядок и якобы жестокое, ничем не оправданное
положение, мешающее воцарению разума, самореализации, истинной свободы и
справедливости╩ [5, 118].
6В
своей организационной стратегии ранний модернизм, точно так же как его
политические близнецы-социалисты, претендовал на абсолютную монополию,
причем не только идеологическую, но и государственную. В глазах адептов
функционализма это выглядело вполне естественно и законно, ибо движение
(╚международный фронт современной архитектуры╩ — чем не Коминтерн?)
выступало, как им представляется, от лица единственно верного — ибо
единственно научного — учения. Точно такая цепочка рассуждений в течение
70 лет оправдывала партийную монополию на истину и искоренение всякого
инакомыслия в странах ╚реального социализма╩.
Из сайентистской ориентации Современного движения вытекала
гиперболизация собственного значения в жизни и истории профессии — как
носителей истинного знания, первооткрывателей ╚вечных законов╩
архитектуры. Но монополия всегда и во всем враждебна свободе.
7Присвоенная
монополия на истину вела архитекторов-модернистов, от советских
конструктивистов до Корбюзье, с одной стороны, к нигилизму в отношении
взглядов и творчества собратьев по профессиональному цеху и, с другой, к
проектной мегаломании. Это точно формулирует в применении ко всему
периоду советской архитектуры А.Раппапорт: ╚Возникает гипотеза о
соответствии проектного энтузиазма и претензий на тотальное
проектирование тоталитарным системам и отсутствию демократических
институтов или их недоразвитости. Чем больше в обществе свободы, тем
меньше в проектных инициативах тотальных претензий. Насилие над
индивидуальным сознанием, осуществляемое тоталитарной системой, вызывает
в качестве реакции индивидуального сознания проекты насильственного
изменения социальной и культурной системы. Не имея возможности
экзистенциального проектирования и свободной самореализации,
индивидуальное сознание переносит свои личные интенции на социум,
поскольку именно социум подавляет эти личные интенции╩[4, 36-37]. Т.о.,
сама по себе проектная мегаломания является знаком формирующихся у
проектировщика интенций к ограничению и подавлению свободы в обществе.
Эти интенции преобладали в становящемся модернизме как архитектурном
явлении, вне зависимости от индивидуальных социальных и политических
предпочтений отдельных представителей движения.
8Отношение
модернистов к буржуазной демократии было подозрительным до враждебности.
В противоположность этому, иммунитета против диктатуры у них не
оказалось. Напротив, конструктивисты с самого начала демонстрировали
полную готовность к сотрудничеству с партией на общей идеологической и
теоретической базе и готовность к совместной выработке такой базы в
области архитектуры, градостроительства, и шире — в формировании систем
общественного обслуживания, новой культуры и образования. Но в СССР, в
отличие от Германии, где Шпеер стал одним из первых лиц в
государственно-партийной иерархии, архитекторов так и не допустили до
руля государственной машины — ни конструктивистов в 20-е гг., ни
неоклассиков в 30-е — 50-е.
9Антитрадиционализм
функционалистской доктрины странным образом сочетался с феодальным
романтизмом в области организации профессиональной деятельности и в
организационном устройстве школ — от Морриса к Гропиусу. Kульт мастера
явился крайним выражением стремления ╚современной╩ профессиональной
идеологии к монополии и диктатуре.
Центральной идеологемой всех модернистских архитектурных школ стало
мышление в его сайентизированных (естественнонаучных, экспериментальных
и инженерно-технических) формах. При этом именно советские новаторы — и
Докучаев с Ладовским, и Гинзбург, — были склонны здесь идти до
геркулесовых столбов, подчиняя наукообразной методической схеме весь
процесс создания произведения и оттесняя на задворки творческую интуицию
и профессиональную традицию с их багажом художественного опыта и
культурных символов.
10Методологическими
следствиями этого явились, с одной стороны, принципиальный
антитрадиционализм, доходящий до полного исключения из учебных программ
курсов истории искусства и архитектуры и, с другой, открытый поиск,
впервые возведенный в главную норму учебно-педагогической работы. Поиск
не ограничивался ничем, кроме процедуры "правильного", т.е.
научно-инженерного метода.
11И то, и другое
замечательно уживалось с культом индивидуальности: ╚если среди
головокружительной смены ╚манифестов╩ мы все же улавливаем какие-то
основные течения, то их приходится отнести, скорее, на счет наших
склонностей к классификациям. В сущности говоря, каждый современный
художник есть свое особое течение. Важно отметить при этом, как каждое
новое течение стремится начать сначала, объявить все предшествующее или
упадком, или заблуждением, или подготовкой; как каждая группа нуждается
в оправдательном манифесте, пересматривающем заново все больные вопросы
искусства. Эстетический пароль нашего времени — спасти искусство,
вывести его из тяжелого кризиса на новую дорогу. ... И Плиний и
Рейнольдс, сетуя на современное искусство, ищут убежища в прошлом, ждут
спасения от традиции; наша же революция в искусстве строится на
уничтожении, на отрицании всего, что было╩ [1, 260-261].
Литература:
1. Виппер Б.Р. Искусство без качества. // Из истории советской
эстетической мысли. 1917—1932: Сборник материалов. — М.: Искусство,
1980. — С. 255—263.
2. Докучаев Н.В. Архитектура и наша школа // Мастера советской
архитектуры об архитектуре / Избр. отрывки из писем, статей, выступлений
и трактатов. Т. 2. — М: Искусство, 1975. — C. 205—207.
3. Зелинский К.Л. Конструктивизм и социализм. // Из истории советской
эстетической мысли. 1917—1932: Сборник материалов. — М.: Искусство,
1980. — С. 59,60.
4. Раппапорт А.Г. Границы проектирования. / "Вопросы методологии". — М.,
1991, ╧ 1. — С. 19—38.
5. Хайек Ф.А. Пагубная самонадеянность. / Ошибки социализма. — М.:
Новости при уч. Catallaxy, 1992. — 304 c.
|