Positionen
1997_2

Александр Буряк

Мышление против традиции

1 Tоталитарность архитектурного мышления в ХХ веке — вовсе не порождение большевизма или фашистских режимов, вернее, не исключительно их порождение. Тоталитарность изначально присуща модернистскому художественному мышлению, и архитектурное образование в Европе в период между мировыми войнами, в течение двух десятилетий с 1920 по 1940 годы, в полной мере испытало на себе его воздействие этой тоталитарности.
Тоталитарность архитектурного модернизма вытекает из его техницизма, из сайентистской и позитивистской методологии, с первых шагов ╚Современного движения╩ стремившейся уподобить архитектурное творчество инженерному конструированию. На этом прямо настаивал Луис Г.Салливен, а русские модернисты 20-х гг. — и рационалисты АСНОВА, и конструктивисты ОСА — развили эту программу, дополнив ее требованием ╚лабораторной работы╩ с формой, функцией и конструкциями, нацеленной на формирование научной основы новой архитектуры как блока технических и естественных дисциплин.
2Обрушиваясь на конструктивистов за техницизм и плоский утилитаризм, один из лидеров ╚рационализма╩ Н.Докучаев в то же время пишет: ╚Архитектура должна перестать быть анархией индивидуалистических вкусов, толкований и чувствований, она должна стать научной ценностью, отчетливо выяснившей свои законы композиции и конструктивные принципы организации архитектурных форм и пространства (подобно искусству музыки). Эти основы архитектуры должны отчетливо сочетать в себе как формальную, так и общественно-идеологическую и материальную стороны, из которых слагается каждая архитектурная форма. Для этого архитектурное образование должно быть широко поставлено как в отношении изучения общественно-экономических и технических дисциплин, так и в отношении дисциплин художественных, базирующихся на биологических и физиологических основах нашего восприятия видимого. ...Эти мысли были сформулированы в новом психоаналитическом методе изучения искусства архитектуры. В основу метода был положен экспериментальный анализ свойств и качеств архитектурной формы и формальных архитектурных принципов и законов╩ [2, 206-207].

3Это, в сущности, тот же сайентизм (и, соответственно, техницизм), что и у Гинзбурга: архитектурное формообразование должно стать технической дисциплиной, основанием которой является фундаментальная теория естественнонаучного типа.
╚Конструктивистский╩ пафос научно-инженерной методологии был силен настолько, что призывы к онаучиванию и технизации художественного раздавались даже в стане литературоведения: ╚...конструктивизм становится на гребень гигантской волны энергетического подъема и небывалого роста техники. Отсюда конструктивизм перекликается со многими родственными явлениями культуры в самых различных областях. ... через конструктивизм брезжит возможность морфологического, методологического сближения науки и искусства и, в частности, поэзии. Гётевская мечта — единство поэзии и науки — ходом культуры теперь вновь и вновь выдвигается под самыми различными именами и в самых различных областях╩ [3, 193].
4Совершенно аналогичную линию в Германии проводили идеологи Баухауза в Дессау, среди которых, кстати, были весьма влиятельны деятели и идеи русского авангарда. В сущности, подобной же квазинаучной доктриной была и концепция ╚неопластицизма╩ Пьета Мондриана, положенная в основу деятельности голландской группы ╚De Stijl╩ — третьего влиятельнейшего центра европейского архитектурно-художественного авангарда.
Научные законы, которые надлежало открыть и положить в основание продуктивных методов новой архитектуры, мыслились как универсальные и вечные, — т.е. именно как тотальные. Понятно, что этот подход не оставлял места ни профессиональной традиции, которая объявлялась безнадежно устаревшей технически, ни ценностям историзма, который отвергался, исходя из принципиальных этических и эстетических установок модернистской доктрины. Естественным следствием этих же установок явился интернационализм ╚Современного движения╩, склонного учитывать национальные или региональные особенности архитектуры лишь в меру разницы климатических условий, характера местных строительных материалов и уровня технико-экономического развития.
5В стратегии и тактике ╚борьбы за новую архитектуру╩ модернистские направления, в силу логики принятого подхода, действовали точно так же, как тоталитарные политические движения и партии. Это совпадение тем более естественно, что в базовых идеях архитектурного модернизма определенно были многочисленные созвучия с идеалами социализма, как их описывает, например, Фридрих Хайек: ╚... люди, гордясь выстроенным ими миром, как если бы он был создан по их проекту, и упрекая себя за то, что не спроектировали его получше, вознамерились приступить именно к последнему. Цель социализма состоит в том, чтобы полностью перестроить наши традиционные нормы морали, права и языка, и на этом основании искоренить прежний порядок и якобы жестокое, ничем не оправданное положение, мешающее воцарению разума, самореализации, истинной свободы и справедливости╩ [5, 118].
6В своей организационной стратегии ранний модернизм, точно так же как его политические близнецы-социалисты, претендовал на абсолютную монополию, причем не только идеологическую, но и государственную. В глазах адептов функционализма это выглядело вполне естественно и законно, ибо движение (╚международный фронт современной архитектуры╩ — чем не Коминтерн?) выступало, как им представляется, от лица единственно верного — ибо единственно научного — учения. Точно такая цепочка рассуждений в течение 70 лет оправдывала партийную монополию на истину и искоренение всякого инакомыслия в странах ╚реального социализма╩.
Из сайентистской ориентации Современного движения вытекала гиперболизация собственного значения в жизни и истории профессии — как носителей истинного знания, первооткрывателей ╚вечных законов╩ архитектуры. Но монополия всегда и во всем враждебна свободе.
7Присвоенная монополия на истину вела архитекторов-модернистов, от советских конструктивистов до Корбюзье, с одной стороны, к нигилизму в отношении взглядов и творчества собратьев по профессиональному цеху и, с другой, к проектной мегаломании. Это точно формулирует в применении ко всему периоду советской архитектуры А.Раппапорт: ╚Возникает гипотеза о соответствии проектного энтузиазма и претензий на тотальное проектирование тоталитарным системам и отсутствию демократических институтов или их недоразвитости. Чем больше в обществе свободы, тем меньше в проектных инициативах тотальных претензий. Насилие над индивидуальным сознанием, осуществляемое тоталитарной системой, вызывает в качестве реакции индивидуального сознания проекты насильственного изменения социальной и культурной системы. Не имея возможности экзистенциального проектирования и свободной самореализации, индивидуальное сознание переносит свои личные интенции на социум, поскольку именно социум подавляет эти личные интенции╩[4, 36-37]. Т.о., сама по себе проектная мегаломания является знаком формирующихся у проектировщика интенций к ограничению и подавлению свободы в обществе. Эти интенции преобладали в становящемся модернизме как архитектурном явлении, вне зависимости от индивидуальных социальных и политических предпочтений отдельных представителей движения.
8Отношение модернистов к буржуазной демократии было подозрительным до враждебности. В противоположность этому, иммунитета против диктатуры у них не оказалось. Напротив, конструктивисты с самого начала демонстрировали полную готовность к сотрудничеству с партией на общей идеологической и теоретической базе и готовность к совместной выработке такой базы в области архитектуры, градостроительства, и шире — в формировании систем общественного обслуживания, новой культуры и образования. Но в СССР, в отличие от Германии, где Шпеер стал одним из первых лиц в государственно-партийной иерархии, архитекторов так и не допустили до руля государственной машины — ни конструктивистов в 20-е гг., ни неоклассиков в 30-е — 50-е.
9Антитрадиционализм функционалистской доктрины странным образом сочетался с феодальным романтизмом в области организации профессиональной деятельности и в организационном устройстве школ — от Морриса к Гропиусу. Kульт мастера явился крайним выражением стремления ╚современной╩ профессиональной идеологии к монополии и диктатуре.
Центральной идеологемой всех модернистских архитектурных школ стало мышление в его сайентизированных (естественнонаучных, экспериментальных и инженерно-технических) формах. При этом именно советские новаторы — и Докучаев с Ладовским, и Гинзбург, — были склонны здесь идти до геркулесовых столбов, подчиняя наукообразной методической схеме весь процесс создания произведения и оттесняя на задворки творческую интуицию и профессиональную традицию с их багажом художественного опыта и культурных символов.
10Методологическими следствиями этого явились, с одной стороны, принципиальный антитрадиционализм, доходящий до полного исключения из учебных программ курсов истории искусства и архитектуры и, с другой, открытый поиск, впервые возведенный в главную норму учебно-педагогической работы. Поиск не ограничивался ничем, кроме процедуры "правильного", т.е. научно-инженерного метода.
11И то, и другое замечательно уживалось с культом индивидуальности: ╚если среди головокружительной смены ╚манифестов╩ мы все же улавливаем какие-то основные течения, то их приходится отнести, скорее, на счет наших склонностей к классификациям. В сущности говоря, каждый современный художник есть свое особое течение. Важно отметить при этом, как каждое новое течение стремится начать сначала, объявить все предшествующее или упадком, или заблуждением, или подготовкой; как каждая группа нуждается в оправдательном манифесте, пересматривающем заново все больные вопросы искусства. Эстетический пароль нашего времени — спасти искусство, вывести его из тяжелого кризиса на новую дорогу. ... И Плиний и Рейнольдс, сетуя на современное искусство, ищут убежища в прошлом, ждут спасения от традиции; наша же революция в искусстве строится на уничтожении, на отрицании всего, что было╩ [1, 260-261].

Литература:
1. Виппер Б.Р. Искусство без качества. // Из истории советской эстетической мысли. 1917—1932: Сборник материалов. — М.: Искусство, 1980. — С. 255—263.

2. Докучаев Н.В. Архитектура и наша школа // Мастера советской архитектуры об архитектуре / Избр. отрывки из писем, статей, выступлений и трактатов. Т. 2. — М: Искусство, 1975. — C. 205—207.

3. Зелинский К.Л. Конструктивизм и социализм. // Из истории советской эстетической мысли. 1917—1932: Сборник материалов. — М.: Искусство, 1980. — С. 59,60.

4. Раппапорт А.Г. Границы проектирования. / "Вопросы методологии". — М., 1991, ╧ 1. — С. 19—38.

5. Хайек Ф.А. Пагубная самонадеянность. / Ошибки социализма. — М.: Новости при уч. Catallaxy, 1992. — 304 c.

 

Positionen Positions positii