tema
2_2000

Ульрих Конрадс

Нет обучения без предварительной подготовки

Это уже почти не только предположение: Свободный архитектор выступает как вымирающий вид среди старательных строителей.

Одкако, это горе вопрос обучения? Архитектурные школы могут ли противостоять ему? Было ли бы сопротивление против порабочения архитектора ”с самого начала” возможным? В виде обширного всеевропейского пожара? Путем подготовки архитекторов, переменяемой по ее структуре? Это точно то, что мне кажется неотложным и целесообразным в этот – пусть скажем европейский – момент перелома. Наверное, в настоящее время еще утопически считать, хоть лишь один из наших институтов обучения, ориентированных на больших успехов и функциональную дельность, поставил бы сам себе требование, предлложить будущим студентам-архитекторам два семестра предварительного обучения. Именно это моя идея и убеждение: в настоящее время глубокое архитектурное обучение требует по крайней мере однолетней подготовки. Чтобы исключить всякую путаницу, рекомендую назвать такую подготовку ни «предварительным курсом», ни «предварительным учением». Мое предложение скорее касается БАЗИСНОГО УЧЕНИЯ. На такой основе архитектурное учение сегодня будет осмысленным и перспективным, каким бы оно ни было в частности и по своей вескости. Я надеюсь, что оно смогло бы вернуть архитекторам как внутреннюю, так и политическую силу, которая сейчас кажется траченной. Оно приносит прирост компетенции, вне всего строительства и сверх строительства.

Ведь студент испытывал в течение двух или трех семестров, что обозначает детство, в чем нуждается маленький человек в своем маленьком еще изучаемом мире. Студент научился объективировать то, что он только что испытывал или чего он недосчитывался как подрастающий молодой человек. Ему сообщили непосредственно, в какой мере так называемая трудовая жизнь утомляет взрослого, женщину, мужчину в соответственно особом виде. Студент хоть краткое время попытался продавать полисы малых страхований жизни в городских районах с более 20 процентов безработных. В течение нескольких недель он бывал среди тяжелобольных, две недели посещал умирающих в домах для больных со все усиливающимися мучительными болезнями, так как невозможно передавать бытие больным и продолжительное умирание в никаком другом масштабе, чем в масштабе действительности, в никаком переводе. Короче говоря, первый год обучения приводил будущего студента архитектуры в чрезвычайные напряжения: нужно было испытывать, узнавать и понимать виды исполнения жизни, жизненные условия, состояния жизни, цели жизни, установить правильные соотношения между ними, отнести их к предметному миру, для того чтобы позже, при архитектурном проектировании опознание имело свой смысл и соответствовало действительности. В течение одного года начинающий ничего не избежал.

Конечно, можно разделить такое базисное учение на давно известные предметы: антропологию, психологию, физиологию; медицину, педагогику, языковедение, биологию, экологию, гигиену. Но сейчас мне нужно еще добавить философию, чтобы не понять меня превратно.

Я имею в виду именно не ”предметы”, но их содержания, фокусированные на виды жилья, труда, отдыха, свободы, как можно точнее и яснее, не фиксируя этим живое. Таким образом можно было бы демонстрировать и испытывать по крайней мере ”непрерывность в перемене": Это – мы, так мы живем; сегодня, и если можно уже предвидеть, сразу завтра. Из этого вытекает совсем другой вопрос к последующему учению строительству чем тот, в каком же стиле нужно строить.

Первый, первичный вопрос такой:
- с точки зрения того, кто чувствует себя подгоненным или призванным, стать архитектором: Для кого я буду строить когда-нибудь? Причем спокойно может остаться открытым, кто имеется в виду – заказчик, застройщик или те, которым сооружение будет передано для использования.
- С точки зрения преподавателей вопрос, для кого обучаемые ими студенты позже будут строить, приводит к целому ряду дальнейших вопросов. А довольно многие из них сводятся к самоопросу.

Если следуют моим соображениям, уже при этих первых осторожных попытках рассмотрения темы становится достаточно ясным, что архитектурное учение с самого начала продвигается на политическую территорию и, наверняка, будет вызывать реакцию органов государственного надзора.
Нужно будет сказать им, что нельзя мыслить или практиковать науку о человеке без политических импликаций. Надо им сказать, что пробы адреналина из мочи жителей новостроек берлинского квартала ”Märkisches Viertel” разоблачают неправильную градостроительную политику и таким же образом спорную политику жилищного строительства. К сожалению только не было самых простых физиологических основных знаний, чтобы эффектно продемонстрировать эти слабости городской политики общественности. Нельзя считать, что эти знания увеличились тем временем.

Разве странно ожидать, что по крайней мере архитектор и градостроитель знают, чем и как и где и в какой момент они приводят других людей в страх?
Следовательно страх – это одна тема, почти тема на один семестр.

Наряду с другой темой, которую мне хотелось бы назвать по Erving Goffman Поведением в социальных ситуациях. Уже более четверти века тому назад, в 1971 г. опубликовано, давно распродано и забыто. Тогда предварительное обучение, за которое я здесь высказываюсь, уже – буквально – лежало на улице!
Как обстоит дело с таким социальным поведением: бродить, фланировать, скопление народа, сборище, спектакль в летнюю ночь, мимоходом зайти, бездельничать? Как это дело со ”спиной у стены” (нем. перен. за выгодную позицию), с распростертыми объятями, со случайными или намеренными телесными контактами? Как обстоит дело с коллективным певческим бешенством застольных песен?
Только эта тема стоила бы одной основной лекции и двух семинаров, в том числе одного для продвинутого курса обучения.

Во всяком случае БАЗИСНОЕ УЧЕНИЕ обозначает вызов для преподавателей. Ведь им не вручают ни учебных предметов, ни учебных планов. В лучшем случае есть описания того, что следовало бы учить; также есть постановка цели. Однако, нельзя принимать их за классовые цели.
Так как:
По моему ожиданию нагрузка учащихся и деятельность преподавателей должны развиваться из соответственно непосредственного настоящего, из настоящих состояний, пусть они будут благословенными, пусть они будут бедами. Итак с одного семестра по другой будут совсем различные темы, постановки задач, содержания работ. Это ожидание привержено как было признано немного рискованному положению, что можно объяснить мир из немногих точек; нужно только стоять два часа у перекрестка двух главных городских улиц, чтобы опознавать силы, энергии, внутренний климат, чувство жизни, социальное настроение места.

Это было несколько иллюстраций по делу. Надеюсь, что смог наглядно показать, что БАЗИСНОЕ УЧЕНИЕ должно было бы передавать по своим центральным линиям, своими переплетениями содержания.

Но это еще не все, что нужно делать начинающими. Наряду со сказанным есть еще два важных поучения: с одной стороны поучение об основных чертах истории культуры, что различается от преподавания истории искусства и архитектуры, которая может оставаться в рамках собственной учебы строительства; а с другой стороны, между тем ”интеллигентность руки” должно найти опоры, нужно обучение способностей изображения, от набросков до автоматизированного проектирования (CAD), а также постоянная тренировка чувствительности против материалов, поверхностей и цветов. Именно это различает архитектора от всех остальных профессий, занимающимися благотворительностью наших общностей, как государственной, так и коммунальной, или вообще социальным корпусом: что он фактически работает для телесности социального, для корпусов общества, и делая это, вмешивается в эту телесность, формируя и оформляя ее.
Интересным при этом является, что такие оформляющие вмешательства путем обновления, преобразования, увеличения сооружений или вследствие городского планирования, городского развития, регионального планирования одновременно также являются переводами коллективных ожиданий и желаний, часто трудно обнаруживаемых, потому что живость и хилость, не стойкое самопонимание и прихварывающее перебивание показываются в поведениях, которые подобны так называемому рыночному поведению и могут уверить в том, что при этом речь идет о рынках. Однако, эти рынки архитектуры и городского планирования представляют собой только мнимые рынки. Они не вытекают из задания, но делаются, устраиваются. Вопрос: По велению рекламы? Реклама ставит ли цели существования? Но это только между прочим. Это наша постепенно уже закоренелая, ушедшая в себя, ”конформная с рынком” ситуация. Ироническим вопросом: Если все – искусство, как утверждают многие дилетанты, но также и некоторые опытные деятели искусства, почему тогда не все и – рынок?

В таком положении можно скорее спросить, что имеется в виду, если говорим о ”ситуации”, а тогда и то:
Как долго трехмерная ситуация – если есть такая – может пережить самого себя, если она изменяется? Как скоро теряется память о сооружении, об образе площади, об улице, если их уже нет? Война, пожар, снос, обновление, преобразование. Как долго можно запоминать градостроительную ситуацию, которая имела место до сноса? Такой вопрос можно поставить почти на любом месте. И мое поколение нередко поставляло его себе как вопрос совести.
Почему не любопытно превращать этот вопрос в тему истории культуры: В какие времена существующие здания должны были уступать новым? Почему? По какому поводу? Против противодействия или без усилий? Как долго запоминалась старая картина? Сколько времени было нужно до того, как новостройка или преобразованное городское пространство были приняты? Что запоминается в отдельности? Что забывается сначала? Есть ли периоды, которые сохраняют, которые избегают строительные перемены; и каким образом они различаются от ”революционных” десятилетий? Религиозными убеждениями и ритуальными мероприятиями? Католическая церковь, например, требует устройства фундамента всех алтарей, у и на которых совершается освящение и посвящение, на природной почве или скале.
Удерживается ли решение какого-то верховного суда земли, не позволяющее восстановление лесного дома, сгоревшего два года назад, как пансион; ведь восстановление лесного дома в других целях подвергается запрету строительства в окружающей зоне; кроме того общественность через два года больше не имеет представления о том, что на этом месте было здание, и каким был его вид. Этим примером мне только хотелось бы показать, как мало надежного мы знаем о памяти и напоминании. В сущности это удивительно. В конце концов из девятидневного сношения Зевса с Мнемозиной, богиней памяти, произошло девятеро муз.
Итак, что мы вспоминаем? Так сказать, это была бы одна из культурно-исторических и одновременно антропологических тем, которую можно было бы обсуждать, если представляется возможность.
Называю другую, более конкретную тему: На каких полах люди различного социального положения и происхода в какой обуви в то или иное время? Какие танцы были это? На каких инструментах играли для танцев? Какими были ритмы: быстрыми, притоптывающими, шагающими, прыгающими, раскачивающими ...? Кроссовки для гимнастики, спорта, бега, матчей и турпоходов – эта универсальная обувь – является ли обеднением или освобождением? Исходя из этого можно было бы переходить к наблюдению ”зон движения”, рассматривая радиус соприкосновения и несоприкосновения, до какой степени могут приблизиться живущие, работающие, забавляющиеся люди, без того, что один находится в зоне запаха другого. Но это скорее связано с поведением, однако, показывает, как тесно связаны психически обоснованные характеристики с телесным выражением.
Заглавное слово ”телесный язык”.

Осязание, чувствительность кожи можно развивать и по-другому; может быть упражняют шрифт для слепых и делают все возможные опыты, в каких обстоятельствах, в каком свете, из какого расстояния поверхность оказывается гладкой, гибкой, грязной, порванной, шелковистой, как кора, прыщеватой, паршивой, пористой. Питает ли опыт руки опыт глаза? Когда глаз уверен, что не заблуждается, не спрашивая руку? Как вы видите, это осколки предварительной подготовки, как они мне достаются.

Как, например, и следующее: нужно все снова понимать, что чистое вещество никогда не существует естественно, но только в качестве препарата. Вещества имеются. И они существуют такими, как и есть, в таком или ином виде. Так мы обнаруживаем их, делаем что-нибудь из них или ними. Очищая, изолируя, перегоняя их, так сказать, мы производим абстракции веществ, приносим их к понятию, что является первой степени виртуальности и в таком виде в сущности не бывает в реальности. Следовательно мрамор был бы веществом, а известь его чистым понятием.
Кстати известь: та действительно есть в чистом виде, без качеств в определенных стадиях своей удивительных метаморфоз, не повторяемых ни каким другим минералом.
Известь: образует многие виды камней, используется в строительстве после и без обработки. Но: растворимая в воде, является материалом корпусов, кожухов, хращей и костей благодаря органически организованного существа. Однако обожженной, измельченной, гашеной – она снова является строительным материалом, сейчас другого вида и другой функции, с давних времен, в качестве ослепительно белой краски, не клейкая, не едкая, не уплотняя. Самая молодая известь – это мел: не износостойкий и последующий после юрской извести, он обозначает конец мезозойской эры.
От таких знаний архитектор сначала не имеет никакой пользы. Но именно это мне важно: Непосредственная, повторяю непосредственная применяемость переданных при базисном учении не нужна. Речь идет в первой очереди не о приобретении знаний, но об опознавании, например – да прежде всего – герметических или оккультных связей. Это в свою очередь не имеет никакого отношения к эзотерике, но скорее к искусству герменевтики, как метода понимания человеческого существования на свете. Поэтому никому не должно было бы прийти в голову, что это уже предварительное материаловедение, если говорят о способности к преобразованию какого-то минерала, например, извести.

Наконец будущий архитектор должен научится видеть. А это он делает лучше всего, если он непрерывно пытается сказать, что он видит, то есть путем описания, сообщения. Я считаю, что нет другого средства, чтобы противостоять процессу прогрессирующей неграмотности, связанному с оцифровкой.
Непризнанным результатом этого процесса является реформа правописания, превращение литературного языка в пользовательский интерфейс, не требующий особого ухода.
Говоря словами Ле Корбюзье: ”Сказать, что видишь, и прежде всего – что далека труднее – видеть, что видишь.” В этом предложении скрывается уже весь учебный предмет архитектуры.

Больше я не хотел бы остановиться на намеках о возможном содержании базисного учения. Вашей фантазии будет легко продолжить плести эти нитки, завязывать сеть жизненных связей плотнее.

ОБУЧЕНИЕ не было бы таким, если бы не было заключительного экзамена, так сказать в виде переходного экзамена к архитектуре, чтобы установить, как далеко пошли. Представляю себе такой экзамен как диспут между студентами в рамках маленькой группы, наскоро собранной их преподавателями. Тема стихийно обсуждается. Диспут может быть похожим на заслушивание. Отметок нет. Базисное обучение завершается приемом студентов в собственную учебу архитектуры.

Сейчас пора спрашивать: Кто учит? А где? Какими средствами? А откуда, прошу вас, взять время?
Начнем с времени. Как посторонний я смог бы представить себе, что возможно сократить как старшие, так и младшие курсы на один семестр. Вместо этого можно было бы предложить продолжающие факультативные курсы, в рамках которых передаются специальные знания.
С другой стороны можно было бы придавать большее значение изучению действием (
learning by doing). Мне кажется, нам нужно больше ”прерывателей”, начинающих работать за полгода или год в выдающемся свободном офисе в выбранный ими самими момент времени.
Кто возвращается оттуда, будет знать более подробно, каких знаний и способностей ему еще нужно добиваться в течение остающихся семестров на старших курсах.

Какие преподаватели нужны БАЗИСНОМУ УЧЕНИЮ? Наверняка, нет дальнейших профессоров на постоянных должностях. Базисному учению нужны городские индейцы средней конституции и с любопытным сердцем. Сегодня они торчат между всеми возможными стульями; при определенной ловкости должно было бы удасться выманивать их. Социальные работники, учителя, преподаватели, врачи, адвокаты, исследователи истории города, журналисты и т.п. – женского и мужского полов. Задание таких людей состоит в том, чтобы они как опытные и постоянно ищущие привели учащихся в начале их учебы в ситуации, в которых те сами могут искать и накопить опыт. Ведь мы знаем, как дело обстоит с опытом: Только некоторый является переводным, переносным; большинство опыта приходится накопить сам себе и одним, так как цель учебы – это накопление опыта, сначала, а именно продолжительного вида, для того чтобы они нашли плодотворную почву позже в учебе архитектуры. Так называемые мной городские индейцы и, пожалуй, даже земельные индейцы как посредники, трассологи, расследователи сами должны задавать себе и своим студенческим участникам и попутчикам объем программы и ход ее выполнения.

Это требует ядернообразной организации или самокоординирования, для чего следует и даже надо было бы признать вирулентную групповую динамику. Для этого преподаватели имеют маленькое помещение в вузе, в котором занята умная, ловкая секретарша с тремя телефонами, доступом к Интернету и собственными запоминающими устройствами.

В течение базисного учения студенты почти не будут входить в более или менее священные залы своей альмы-матера. Мать распределяет свои дары вне; скажем, во временно незанятых квартирах, непользованных школьных помещениях, столовых служащих, хранилищах, задних комнатах трактиров, короче говоря – на месте, на местах. Несколько лет назад был жаркий спор об университете-метро: не или только временно пользующиеся или не использованные сооружения и помещения, расположенные на линиях общественного городского или приговодного транспорта, как места бродящего обучения. Эту идею можно было бы возродить в эпоху внутригородских залежных зон и незанятых сооружений.

Можно было бы выдумывать еще многое.
Я сказал: БАЗИСНОЕ УЧЕНИЕ завершается приемом молодых людей с чрезвычайным жизненным опытом для учебы архитектуры или градостроительства. Рассматривая снаружи, оно завершается таким образом. Однако, только снаружи, так как я надеюсь, оно будет продолжать действовать как предварительное знание о сущности соотвествующих строительных задач. Проектирующему архитектору оно будет предоставлять преимущество почти вне конкуренции: Он умеет приводить обязательные критерии, т.е. критерии, которые испытывали и сформулировали обязательно, которые своим значением по крайней мере сопоставимы с экономическими, хоть экономически-спекулятивными критериями. Архитектор больше исполняет (второстепенную) роль производителя вкуса и вкусового. Он замышляет больше чем привлекательные фасады , больше чем установку так называемой интеллигентной домовой техники и изобретение хвастливых самоисполнений. Он оформляет целесообразно служащее произведение во всех его частях.
Доверие в архитекторе как художник-оформитель городов и сел, которое было потеряно в годы нерешительности постмодернизма, а также ”представительного” общества, возвращается. Пусть оставят брюссельские чиновники свои абсурдные предохранительные меры при себе! А государство и хозяйство скоро и в собственном интересе будут прекращать больше надувать архитекторов.

Но как обычно бывает, успех новшества, новой точки зрения, новой методики может показываться только тогда, если они предпринимаются. От ничего ничто не бывает. Videant consules!